«Левиафан»: чудовищное зрелище

В последний вечер перед вступлением в силу запрета на мат Андрей Звягинцев показал в родном Новосибирске своего «Левиафана» в нецензурной версии. Той, в которой фильм увидели в Каннах — и наградили за лучший сценарий. Это было почти разочарование: «Левиафан» считался одним из вероятнейших претендентов на главный приз; победив, он стал бы вторым каннским триумфатором из России после «Летят журавли». Драматичности вокруг «Левиафана» нагнетает не только это, но и его неясные перспективы на родине: нецензурная лексика мешает получить прокатное удостоверение фильму, который еще и успел возмутить министра культуры. Корреспондент НГС.АФИША увидела «Левиафана» на закрытом показе в кинотеатре «Победа» и обнаружила, что мат в нем можно и не заметить — в отличие от самого фильма, и правда огромного и страшного, как чудовище со дна.

Справка: «Левиафан» (Россия, 2014) — драма. Реж. — Андрей Звягинцев («Возвращение», «Изгнание», «Елена»). В ролях — Алексей Серебряков («Груз 200», «Обитаемый остров», «ПираМММида»), Владимир Вдовиченков («Бумер»), Елена Лядова («Елена»). Бюджет — 220 млн руб. Приз за лучший сценарий кинофестиваля в Каннах. 142 мин.

Побережье Баренцева моря, о камни бьются мертвые черные лодки и иногда — погибшие киты. Их большие белые кости местным вообще не удивительны. К механику-кустарю Николаю приезжает из Москвы армейский друг, теперь — адвокат. У Николая — молодая жена и хмуро не ладящий с мачехой сын от первого брака.

Адвокат привозит компромат на мэра, чтобы (как оба друга много раз повторяют, с простодушным упоением тем, как это звучит) «взять его за фаберже».

Криминальная драма затягивается медленно, первая половина фильма больше похожа на комедию диких нравов — хотя в воздухе постоянно и жужжит что-то зловещее. Под «Владимирский централ» владетель Николай с семьей и приятелями-гаишниками вывозят москвича на шашлыки. Когда пьяный мент заканчивает состязания в стрельбе по мишеням, просто разнеся их очередью из автомата, или другой пьяный мент садится за руль, икнув: «Мы ж ГИБДД!», зал хохочет. Как и почти после каждого бранного словца.

Обсуждать мат в «Левиафане» вообще-то глупо. Проскальзывающие в речи героев матерные междометия, если бы не запрет и конфликт, никто бы и не заметил. Мы ведь слышим их по сто раз на дню; в коридорах школ, университетов и министерств они звучат не реже, чем в фильме. Ясно, зачем они нужны: какие-то другие слова изо рта простого мужика, у которого наглый бандит отбирает дом, просто анекдотичны.

Но в итоге их все-таки, скорее всего, заглушат или запикают — и фильм получит свой прокат. Хотя, по мнению режиссера, цензурная заглушка помешает погружению зрителя в мир картины.

Мир «Левиафана», по словам самого Андрея Звягинцева, зародился из истории американца Марвина Химейера (того, который сделал из бульдозера танк и объявил войну властям, отобравшим у него землю). Впрочем, финальная версия сценария далека от истории Химейера. Среди других параллелей — библейский Иов, веру которого сатана испытывает разными напастями. В книге Иова упоминается и мифическое морское чудовище Левиафан: немыслимое, непобедимое, неустрашимое.

В мироустройстве древних иудеев Левиафан, к слову, был тварью в пару недавно изгнанному из Новосибирска Бегемоту: один заправлял в воде, другой — на суше.

Погружение зрителя в картину — это тоже не общие слова. «Левиафан» засасывает зрителя, и в его глотке становится жарко и страшно, временами начинает колотиться сердце и становится трудно дышать. Звягинцев, который начинал (в глазах иностранных зрителей) под брендом Tarkovsky, любитель красивых притч, происходящих неизвестно где и когда, в «Левиафане» прямо-таки вламывается в реальность, оказывается здесь и сейчас. Здесь на стене — Путин, в телевизоре — Pussy Riot, за рулем — пьяный гаишник.

И в этом «здесь и сейчас» Звягинцев начинает вести себя со зрителем почти как Ларс фон Триер.

Выкручивает руки, заставляя слушать монолог пьяной мокрогубой свиньи-мэра, который с охраной приезжает ночью покуражиться над пытающимися отсудиться от него людишками. Душит — например, в снятом одним планом невыносимо долгом зачитывании скороговоркой очередного постановления троицей судей, представляющих разные типажи выживших из человеческого облика чиновниц.

«Левиафан» вызывает страх — не столько тем кошмаром, который происходит с его героями, сколько гневом, который он несет в себе, и — самое главное — выявляет в самом зрителе. Кроме большого звягинцевского стиля (суровые пейзажи, музыка Филипа Гласса, мощные актерские работы) в «Левиафане» появляются еще и образы публицистической, плакатной жирности и доходчивости. Мэра — садиста, вора и, вероятно, убийцу, — в его обитом иконами кабинете регулярно навещает высокопоставленный священнослужитель, напоминающий ему, что «всякая власть от бога». Государственная власть в фильме не просто коррумпирована, но и опасно срослась с церковной, а церковная видит ее преступность, но благословляет ее, просто потому, что она власть:

обо всем этом «Левиафан» говорит напрямую, с нарастающим гневом, теряя опасение выйти за рамки приличий и хорошего вкуса.

Сразу после премьеры фильма в Каннах его начали сравнивать с акцией Pussy Riot (они в фильме косвенно упомянуты). Это точно: когда ты испытываешь возмущение и чувствуешь опасность, вполне естественно повышать голос, отбрасывать вежливость, а потом, если не слышат, закричать, пусть даже и в церкви.

Впрочем, я не знаю, закладывали ли это настроение в фильм его создатели и разделяют ли они вообще это чувство сами — или просто подхватили что-то витающее в воздухе и в итоге это проросло в фильме, — сделав его таким большим.

Показательно, что на новосибирском показе господин Звягинцев рассказал, что о том, что Левиафан — это не только мифический зверь, но и труд английского философа Гоббса (исследующего одновременные чудовищность и неизбежность насилия государства над личностью), он узнал уже в процессе съемок — и обрадовался, что так удачно угадалось.

«Левиафан» ступает как бы на не очень приличную территорию — потому что у нас распространена идея, что искусство не надо смешивать с политикой. Идея, надо сказать, демонстрирует полный провал преподавания гуманитарных наук в российской школе — потому что с осмысленным хотя бы на троечку курсом литературы она вроде бы не должна уживаться в одной голове. В любом случае, «Левиафан» — одно из мощнейших политических высказываний в России за уже и неясно сколько времени. Не поймите меня неправильно — это кино больше, чем памфлет о коррупции и РПЦ. Но сочетание его актуальности с прочими выдающимися художественными достоинствами (и фестивальным успехом) делает его важнейшим российским фильмом года.

Елена Полякова

Кадры из фильма — kinopoisk.ru