Старушка и ондатры: про лауреатку Нобелевской премии-2013

Когда я услышал о нынешней нобелевской лауреатке, 82-летней Элис Энн Манро (также Мунро, англ. Alice Ann Munro) из Канады, то подумал: вот, мол, странность — какая-то неизвестная старушенция увела лавры у Харуки Мураками. Наверное, не только я так подумал. Закачав в Kindle четыре рассказа Манро, опубликованных в разное время в журнале «Иностранная литература» (это все, что на данный момент переведено у канадки), я не ожидал чудес. Особенно после прошлогоднего нобелевского китайца Мо Яня, чьи герои, партийные функционеры, кушали фаршированных мальчиков. Как вспомню, так вздрогну. Но чудо произошло.

Вот начала двух рассказов:

«Приехал один человек и влюбился в Дорри. Во всяком случае, захотел на ней жениться. Это чистая правда».

«Я уверен, что моему отцу хватило одного раза, чтобы разглядеть меня. После этого он уже знал, с чем имеет дело».

Не знаю, как вам, но мне было достаточно этих начал, чтобы сказать с уверенностью: рассказы с такими зачинами не могут быть плохими. Ну да, они оказались простыми, как, скажем, лес и река, но и такими же, как лес и река, разнообразными. Все они — про канадскую провинцию Онтарио и ее консервативных обитателей. Фермеров, учительниц, рыбаков, развозчиков еды на фургончиках. Говоря о деталях, через которые виден весь мир, обычно вспоминают Чехова с его осколком стекла и Набокова. Манро явно примыкает к этой славной компании. И действительно, во множестве постнобелевских заметок (видимо, для понимания русскими читателями) Манро обозвали «канадским Чеховым». Такая формулировка сбивает с толку. Манро пишет не про вишневые сады и не тоску по мифической Москве. Тоска у нее есть, но совсем другая — зияющая среди заледеневших горных пейзажей, среди дебелых фермерш, способных подстрелить волка и снять шкурку с ондатры.

Может, это, на первый взгляд, и кажется сомнительным, даже в чем-то мазохистским удовольствием — слушать мерные рассказы старушки о канадских фермерах, но вы послушайте:

«Дорри была женщина крупная, крепкая, с массивными ногами; на широком застенчивом лице, обрамленном каштановыми волосами, темнели бархатистые веснушки. Один из живущих по соседству фермеров назвал ее именем свою лошадь».

Кажущуюся простоту сюжетов Манро искупляет юмором, многофигурностью, причудливой игрой со временем, которое прыгает то в прошлое, то в будущее, то в явь, то в сон, при этом ткань текста не превращается в размазню, а держится на бьющих образах. Жил-был на ферме парень с родинкой на пол-лица, его любила девочка и ножом расцарапала себе лицо, чтобы быть похожей на него. Зимняя пустошь. Крики птиц. Горное озеро. Манро подкупает своей катастрофической несовременностью, она предпочитает рассказы романам, время над закатным озером Онтарио у нее остановилось, кажется, еще до того как Америку заполонили всякие битники. Консервативность Манро еще и в отношении к своим персонажам — она им сочувствует, над ними подтрунивает, но никогда не переходит грань. Умело затягивая тексту корсет, она идет на берег наблюдать ондатр и слушать клекот беркутов. В 82 года — отличное занятие.

Фото literofilia.com