Прыжок в литературу современной Африки

Некоторое время назад, вертя в руках глобус сына, я задумался о том, что не имею четкого представления о литературе Африки. Неделя или две, проведенные в «африканском интернете», и три африканских романа частично восполнили этот пробел. Главная проблема восприятия черного континента заключается в том, что с африканцами все кажется более или менее понятным — на видео и фотографиях в интернете каждый может увидеть нищету, войны, СПИД, помойки с пластиковым мусором, жалкие лачуги, остатки колониальной архитектуры, голодных детей и бодрых рэперов. Есть и другая крайность: экологические идеалисты охают и ахают по поводу гармонии дикарей на лоне природы. Оба варианта не ловят сердцевины. Зато литература и музыка такой шанс дают. Конечно, наивно было бы полагать, что с помощью книжек и песен можно «понять африканскую душу», но это все же лучше, чем фотографировать помойку, которой достаточно везде. И еще — африканские страны не стоит мешать в одну кучу, они очень отличаются: и по укладу, и по отношению к миру, и по благосостоянию, и по культуре.

Если же говорить о литературе, то в Африке есть безусловный лидер по числу писателей с мировым именем, и это не ЮАР, как можно было бы подумать, исходя из уровня ее цивилизованности и образованности, а испещренная речками, лагунами и протоками держава на западе континета — Нигерия.

Немного справочной информации. Нигерия сравнительно благополучна (находится в десятке обеспеченных стран Африки) и очень музыкальна: сочетание народной музыки племени йоруба и латиноамериканских мелодий здесь дало рождение афробиту, который захлестнул весь черный континент и основательно повлиял на американо-европейскую поп-культуру. Богатая нефтью, Нигерия также известна как самый крупный в Африке импортер марихуаны (как следствие, в Нигерии лучший в Африке реггей). И еще здесь умопомрачительные тенистые леса, с корявыми переплетающимися корнями-щупальцами, ползущими из-под земли.

Четыре самых удивительных писателя Африки родились именно в Нигерии. Это Амос Тутуола, автор «Путешествия в город мертвых», нобелевский лауреат Воле Шойинка, умерший в этом году Чинуа Ачебе и здравствующий Бен Окри — оба получили Букера.

Всех этих господ обычно одним махом записывают в магические реалисты, что неудивительно: и в Латинской Америке, и в Африке — магический реализм является результатом столкновения европейцев-колонизаторов и местных языческих культов. Причем если у Маркеса мы видим волшебный сон о таком столкновении, которое осталось глубоко в прошлом, то у африканцев магия и сейчас является обыденностью: в Бенине и Нигерии на рынке для магических целей можно купить живое либо мертвое ритуальное животное или же куклу вуду, а вуду-жрецы регулярно выступают по телевидению.

«Когда мне исполнилось десять лет от роду, я стал специалистом по пальмовому вину, — так начинаются «Путешествия в город мертвых». — И вот я ничего другого не делал — только целыми днями пробовал вино. В то время мы не знали никаких денег, кроме каури — это такие ракушки, — и все стоило очень дешево, а мой отец слыл первым богачом в нашем городе. Детей у отца было восемь человек, и уж такие работяги — лучше не пожелаешь, а я, как старший, стал мастером по вину и заслужил себе имя Пальмовый Пьянарь. Я пробовал вино с утра и до вечера и с вечера до ночи и с ночи до утра. А воду я и вовсе пить перестал: на воду у меня просто времени не хватало.

Пришел я, значит, к Смерти, но дома ее не было: она работала неподалеку в бататовом огороде. Я поднялся на веранду и увидел барабан и стал в него колотить для приветствия Смерти. Но едва Смерть услышала мой приветственный стук, она заговорила и сказала так: «Кто это стучит там — живой или мертвый?». И я ей ответил: «Стучит живой». Как только Смерть услышала, что я живой, а не мертвый, она страшно разволновалась и ужасно раздосадовалась и приказала барабану связать меня веревкой. И вот я почувствовал, что я уже связан, да так крепко-накрепко, что не могу продохнуть. Понял я, что связан и не могу продохнуть, и скомандовал бататам потолще связать саму Смерть, а бататам потоньше я посоветовал ее сечь».

Сомнамбулический текст Тутуолы пьянствует, хохочет, задыхается в предсмертной агонии, превращается в сон, страшную сказку, а пальмовое вино придает музыкальность (в районе между Ганой и Нигерией существовала традиция — музыканты собирались, пили пальмовое вино и играли, и это дало рождение жанру palm-wine music).

Или еще. Эгбо, герой романа Воле Шойинки «Интерпретаторы», сын христианского проповедника и внук вождя племени, вспоминает, как часами просиживал в священной роще богини Ошун и беседовал с духами мертвых. Магия и галлюцинации повсюду. Однако то, что нам кажется галлюцинацией, в Нигерии обыденность. Обыденное ощущение мистики в Сибири нам знакомо по разговорам с алтайцами, шорцами и телеутами, которые кормят своих деревянных кукол гречневой кашей. Но в романах африканцев магия не тождественна суеверию и далеко не всегда наивна, это сложный клубок взаимосвязей, в котором разобраться можно, лишь глубоко нырнув в культуру. «Интерпретаторы» Шойинки, к примеру, — искуснее и изощреннее романов Кортасара, перекличка с которыми, кстати, очевидна, а персонаж Эгбо — интеллектуал, вернувшийся в Нигерию после учебы в престижном вузе Англии, — не может, да и не хочет выйти из магической системы координат.

Сказать, что я разобрался в африканской литературе, не рискну. Могу только перечислить образы и темы, которые остались во мне, какие-то явно, какие-то постепенно растворяясь в бессознательном. Это кровь, несправедливость, оружие, тенистые деревья, опасная и спасающая вода, постоянное присутствие духов умерших, дикий голод, ежедневная магия, планы по восстановлению экономики, выхода из нищеты, походы в ночной клуб в сдавливающую горло жару, пыльные бури с Севера, белое и мутное маслянистое пальмовое вино, любовь, в описании которой тело девушки сравнивается с гладким песком после отлива, по которому ползет краб. И еще — музыка, танец, ритмичный стук — барабана, выстрела или капель дождя — завораживающий и изощренно сложный.

Фото thinkstockphotos.com