Две дамы, сидевшие у меня за спиной в кинозале «Победы», так и не смогли мне внятно ответить, что мотивировало их выбрать именно это кино. Надо заметить, что из семи зрителей на сеансе лишь я один оказался мужского пола. Возможно, при выборе зрительницы руководствовались исключительно интуицией. И она их не подвела. Такого концентрированного присутствия на экране настоящих мужчин я, признаться, давно не наблюдал…
Больше того, у меня создалось твердое убеждение, что все настоящие мужчины, которых днем с огнем не отыщешь сегодня в итальянском кино, сидят в тамошних тюрьмах. И если итальянские режиссеры всерьез озабочены выводом национального кино из кризиса, то после этого фильма они просто обязаны обивать пороги тюрьмы «Ребиббия». Местные зеки закроют им все те бреши, что образовались в результате перманентной гей-эволюции, которая произошла в последние десятилетия в итальянском кино и привела к очевидному дефициту мужского начала.
Братья Тавиани, разменявшие уже девятый десяток, вдохновились спектаклем Фабио Кавалли «Ад», поставленным в тюрьме строгого режима с заключенными, отбывающими разной длительности сроки, вплоть до пожизненного. Они предложили Кавалли поставить «Юлия Цезаря», за созданием которого решили понаблюдать. В итоге спектакль и фильм получили явное терапевтическое значение, поскольку помогли осужденным обрести смысл существования. Такую заинтересованность, включенность и самоотдачу в кино, особенно сегодня, встретишь нечасто.
Фильм невольно ставит под сомнение всю сложившуюся систему актерства как профессии. На фоне этих итальянских зеков, абсолютно адекватных масштабу шекспировской трагедии, хлипкие юноши, приходящие в эту профессию, и заполонившими медийное пространство «лиц неясными выражениями», выглядят в лучшем случае фальшивыми имитаторами, которые научились изображать десяток шаблонных эмоций.
А все истинное, все настоящее сконцентрировалось в другом месте, судя по всему — в тюрьме «Ребиббия», в чем и убеждает данный фильм. Больше того, как только Тавиани выводят своих героев за пределы спектакля и начинают играть с ними в кино, те тоже начинают переигрывать. Актерство без внутреннего проживания, что, видимо, из них сумел вытащить Кавалли в результате многодневных репетиций, само по себе мало чего стоит.
Но это ничуть не умаляет заслугу братьев Тавиани, поскольку своим фильмом они невольно обратили внимание на несовершенство мира: в то время как давно сложившиеся культурные формы хиреют и теряют былую значимость, большое и настоящее искусство находит новые ниши для того, чтобы проявиться.
В 1994-м Луи Маль спас от забвения спектакль Андре Грегори «Ваня» (по угадайте какой пьесе Чехова), премьера которого на сцене так и не состоялась. Привнеся свое кинематографическое видение в уже созданное сценическое действо, Маль предъявил в итоге фильм «Ваня с 42-й улицы» — своеобразный эксперимент, раздвигающий границы кино. В 1998-м Ларс фон Триер поставил наскандаливших «Идиотов», где предложил к рассмотрению экстремальную форму терапии: герои прикидывались душевно больными, избавляясь тем самым от ограничительных рамок, навязываемых обществом.
Фильм «Цезарь должен умереть» в каком-то смысле синтезирует эти поиски, наводя на мысль, что в условиях сверхограниченного существования возрастает возможность постичь масштабы шекспировских страстей. И там, где Маль экспериментировал, спасая хороший спектакль, Тавиани «призывают милость к падшим» — спасают плохих людей, давая им шанс изменить жизнь.
В итоге кое-кто из зеков, занятых в этом проекте, был освобожден досрочно, кто-то начал заниматься творчеством, а играющий Брута Сальваторе Стриано вообще уже начал делать серьезную карьеру в кино. Так что мудрые братья Тавиани в каком-то смысле перешагнули здесь границы искусства, став миротворцами и посредниками между двумя формами существования — свободой и несвободой.
В России же пока решают свои утилитарные задачи и предпочитают пользоваться услугами Фабио Капелло, а не Фабио Кавалли.
Фото kinopoisk.ru