«Однажды в Анатолии»: смерть и яблоки

Фильм лидера турецкого артхауса, победивший в Каннах, поражает получасовой сценой крайне натуралистичного вскрытия и не дает отделаться от липкого присутствия вездесущей смерти.

Оказывается, у турецких кинокритиков в обиходе есть даже такой термин — «джейлановское небо». То есть картинка, вылизанная в фотошопе до открыточного пейзажа. Нури Билге Джейлан, частый гость на европейских фестивалях, постоянный делегат Канн и безусловный лидер турецкого арт-хауса, примерно в той же степени, как в России — Звягинцев, снова взял Гран-при на Каннском фестивале с фильмом «Однажды в Анатолии». До этого я смотрела лишь один фильм Джейлана — «Времена года». И кроме «джейлановоского неба», «джейлановского снега», «джейляновского моря» смотреть там было, пожалуй, не на что — чудовищно длинное, нудное и мучительно нединамичное кино, где статичный кадр по 10 минут держит застывший взгляд героя, воззрившегося в небытие.

Мне кажется, что после сеанса в «Победе», который кончился за полночь, другим пятерым зрителям было так же плохо, как и мне. Шли титры — никто не вставал, все сидели в оцепенении. Я не знаю, что есть в этом фильме, каким словом это назвать, но на выходе из зала мне было плохо не только морально, но и физически. Даже не плохо — мерзко. На свое «джейлановское небо» режиссер не поскупился, более того — больше часа мы лицезреем бесплодные холмы и равнины Анатолии в потемках, прекрасные и аскетичные в своей красоте, но после «Однажды в Анатолии» я не могла отделаться от липкого ощущения смерти, в лицо которой режиссер беспощадно толкает зрителя, причем предельно натуралистично, до рвотных спазмов.

А тем временем внешняя фабула крайне скупа — прокурор, полицейские, врач, землекопы и двое признавшихся убийц с претензией на эпичность колесят по бескрайней турецкой земле и ищут, где эти двое закопали труп. Все это дело сопровождается повседневной болтовней про маслобойни, йогурт из молока буйвола, подхихикиваниями, а затем, вместе со сгущающейся темнотой ночи, переходит в мрачные экзистенциальные беседы о жизни и смерти. Мрачные усатые мужчины среднего возраста с уставшими глазами скупо страдают, хмурят лоб и иногда отходят справить нужду.

Это первая часть фильма, который длится 2,5 часа. Вторая часть посвящена вскрытию. Предельно натуралистичному, с чавканьем, треском пилы, вскрывающей грудину, брызгами крови и перекладыванием кишок. Но до этого, разумеется, будет поэтика Антониони и памуковские трепетные детали — яблоко, скатывающееся в ручей, упавший кувшин, бабочка, бьющаяся о керосиновую лампу.

У каждого героя в фильме своя драма и свой скелет в шкафу, но Джейлана не очень интересует детективная канва — загадки так и остаются неразгаданными, хотя мы понимаем, что рассказанные героями притчи — реальные истории. Джейлан снял фильм о смерти, но его не интересует, почему кто-то умирает, важно лишь то, что умирают все — непредсказуемо, нелепо и бессмысленно. Остается совершенно непонятным, за что эти двое убили человека — всех волнует лишь то, как его труп оперативно затолкать в багажник, как оформить протокол и не нарушить границ округа. Бюрократия сильнее смерти, а жизнь все равно продолжит тащить всех героев вперед, каждого со своим моральным вывихом. Главное — морг в деревне обустроить, а то покойники разлагаются, это главная забота радушного сельского главы. И даже во время финальных титров мы слышим лишь отвратительные и равнодушные звуки вскрытия, которые пытаются перебить детские крики мальчишек, гоняющих в больничном дворе в футбол.

Фото kinopoisk.ru