NGS
Погода

Сейчас+5°C

Сейчас в Новосибирске

Погода+5°

облачно, без осадков

ощущается как +2

3 м/c,

южн.

747мм 69%
Подробнее
4 Пробки
USD 92,59
EUR 100,27
Реклама
Развлечения «Дядя Ваня»: пьяный Маковецкий превратился в механическую куклу

«Дядя Ваня»: пьяный Маковецкий превратился в механическую куклу

Чеховских персонажей Римас Туминас превратил в пародию на самих себя, заставил плескать чаем до потолка, сидеть за верстаком и пить чай из самогонного аппарата.

Поскольку я никогда не видела вживую ни одного спектакля Римаса Туминоса — культового литовского режиссера, который состоит с русской классикой в особых отношениях, — его «Дядя Ваня» (Театр им. Вахтангова) был для меня главным ожиданием Рождественского фестиваля. Во-первых, как бы российский театральный зритель ни любил «чеховщину», Чехова уже до невозможности истрепали на всех мыслимых сценах — поэтому разбирало любопытство, что Туминас сделал с ним, чтобы получить «Золотую маску» за лучший спектакль года. Во-вторых, разумеется, хотелось увидеть вживую Маковецкого, играющего роль Войницкого — отжившего типа интеллигенции, на обломках своей загубленной жизни пьющего чай и водочку. К такому Маковецкому, больше знакомому по ролям патологических персонажей в кино, мы не привыкли.

Пересказывать сюжет «Дяди Вани» мне кажется излишним — Туминас трепетно обошелся с текстом пьесы, но чеховских персонажей довел даже не до уровня гротеска, а практически обратил их в шаржи на самих себя. Владимир Симонов играет профессора Серебрякова, выкатывая грудь колесом, принимая величественные монументальные позы, окончательно превращая этот образ в откровенную карикатуру во время ночного приступа подагры — когда профессор, сосредоточие бездарности и самодовольства, задирая ночную рубаху, скачет по сцене, выделывая заголенными ногами нелепые па-де-де. Его молодую жену Елену Анна Дубровская исполнила как скучающую стерву на грани нервного срыва — в меру жеманную, в меру циничную, в меру холодную и в приступе великой русской провинциальной тоски лениво возлежащую на сцене, едва ли не засыпая. Доктор Астров в исполнении Вдовиченкова оказался этаким брутальным циником с нотками мачо, чья жизнь стремительно летит под откос, — покидая сцену, он подвывает волком, скрываясь в темноте. Евгения Крегжде в образе Сони — так и вовсе чудаковатая неврастеничка, а ее финальный монолог про «небо в алмазах» — самая настоящая истерика, исполненная не надежды на светлое будущее, которое все чеховские герои непременно пророчат своим потомкам, а глухого отчаянья и даже ненависти.

Что же касается Маковецкого, то, кажется, трудно было найти актера, более подходящего на образ дядя Вани: помятый пиджак, пьяненькие отчаянные выходки с холерическим раздеванием и заваливанием Елены на диван, трагикомические тирады, выговаривающие давным-давно назревшую в его душе драму. Вот он, несчастный маленький человек, спивающийся интеллигент, сам себя изживший — кому, если не ему, стоит статуя облупившегося льва в глубине сцены, как памятник былому величию. В финале спектакля герой Маковецкого становится неподвижным, превращается в механическую куклу, которой Соня поднимает руки, раздвигает рот в подобие улыбки — а после он в кружке света пятится мелкими механическими шажочками, как заведенный, пока не скрывается в темноте.

Туминас пытается выжать из «Дяди Вани» какие-то детали, которые могли бы объяснить, почему чеховские трагедии странным образом носят название комедий. Верстак, который стоит на сцене вместо стола, — на нем, вместо того чтобы работать, пьют чаи, водку и экстатически признаются в любви. Телегин в чаплинском котелке, вышагивающий словно цапля, произносит высокопарный монолог, расплескивая чай до потолка, — «Заткни фонтан, Вафля», — получает он в ответ от Войницкого. Соня с Еленой так и вовсе пьют из самогонного аппарата, наполненного, правда, не водкой, а чем-то похожим на чай. «Маман, идите пить чай», — кричит Маковецкий малость спятившей Марье Васильевне, параллельно отстреливаясь из револьвера. Эти бесконечные бессмысленные чаепития становятся символом невыносимой и тягучей, словно болото, провинциальной жизни. Под мистическую музыку Фаустаса Латенаса, звучащую, словно надвигающийся апокалипсис, из темноты выходят герои, которые движутся плавно и будто в замедленной съемке — кажется, будто все происходит под водой. А под водой не размахнешься, не разбежишься, даже не крикнешь как следует — все равно никто не услышит.

Фото teatre.com.ua

ПО ТЕМЕ
Лайк
LIKE0
Смех
HAPPY0
Удивление
SURPRISED0
Гнев
ANGRY0
Печаль
SAD0
Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter
Форумы
ТОП 5
Рекомендуем
Знакомства
Объявления