«Край»: бешенство металла

Главная премьера недели — «Край» с Владимиром Машковым, кино с гонками на взбесившихся паровозах наперегонки с медведями в глухой тайге. Перед премьерой «Края» стало известно, что российская комиссия выбрала его в наши претенденты на «Оскара». Войдет ли он в финальную пятерку номинантов на статуэтку за «лучший фильм на иностранном языке», станет известно только в январе 2011 года. Пока же корреспондент НГС.РЕЛАКС нашла в «Крае» все атрибуты экспортного — не высокого, но увлекательного — кино о русской душе, за которое не стыдно.

Справка: «Край» (Россия) — драма о фронтовике, приехавшем в тайгу работать машинистом и нашедшем скрывавшуюся несколько лет в лесах немецкую девушку. Съемки проходили под Санкт-Петербургом. Претендент от России на номинацию «Лучший фильм на иностранном языке» премии «Оскар». Режиссер — Алексей Учитель («Прогулка»). В ролях — Владимир Машков, Сергей Гармаш. Бюджет — 11 млн долларов. 110 минут.

Машинист Игнат (Владимир Машков), еще недавно бравший Берлин, приезжает в глухой сибирский поселок с ясным названием Край — водить паровоз, на котором возят бревна местные ссыльные. Председатель сразу объясняет Игнату, что он — «единственный победитель» среди «предателей Родины из немецких лагерей и всякого такого» («Что они там делали? Может, бомбы для Москвы?»). Впрочем, на краснозвездного победителя, улыбающегося с плаката, контуженный, злой и одержимый паровозным бешенством Игнат не похож. Ссыльные тоже не всегда похожи на жертв, которых можно пожалеть легко и без внутреннего усилия. Особенное внутреннее усилие требуется после того, как в их загоне появляется годная для единодушной травли чужая.

Чужая появляется после того, как Игнат, услышав, что в тайге ржавеет брошенный много лет назад паровоз, отправляется в спасательную экспедицию, — хотя местный юродивый предупреждает его, что в лесу живет «мертвый человек, очень мертвый». Паровоз Игнат пригоняет вместе с прятавшейся в нем 6 лет одичавшей и не знающей ни слова по-русски девушкой — дочерью немецкого инженера, арестованного перед войной. Можно, конечно, поинтересоваться, как фройляйн, завернувшись в тряпки, пережила пять зим, — но фильм этот вопрос не подразумевает по своей сути.

Даже представитель власти в поселении — явно позаимствованный типаж из советских фильмов «с полки» НКВДшник (Сергей Гармаш) — воспринимается не столько как политическое высказывание, сколько как злая и непредсказуемая сила природы. В этой мифологической реальности возможно многое: до «Края» увидеть, как паровоз мчится по воздуху — по едва стоящему временному мосту из складывающихся бревнышек, — можно было только в мультиках. В «Крае» же это выглядит вполне убедительно, благодаря воссозданному на экране ощущению долгого тягостного подвига мифического богатыря со стертыми до костей руками.

В эту ледяную языческую сказку органично вписывается вера в то, что мертвый вполне может ходить и говорить (тем более — по-немецки). И даже материалист Игнат тихонько подслушивает — бьется ли у девушки сердце, пока она учит свое первое русское слово (из любимой присказки Игната «вот так, бл…»). С другой стороны, исправность паровоза разные персонажи, не сговариваясь, определяют так: «Живой!». Паровозы в «Крае» действительно живые и на любителей паропанка подействуют как котята с календаря — сплошное умиление. У всех есть имена — например, найденное в лесу, нежно и страстно выхоженное Игнатом железное чудовище, заросшее мхом, нарекают Густавом.

Эта нежность — паровозы Игнату явно нравятся больше людей — вначале кажется метафорой тоталитарного режима, где железо и технические свершения ценнее человеческого материала.

Но потом паровозные страсти органично вплавляются в мифологический мир, где одушевленным может оказаться все что угодно. А паровоз к тому же в высшей степени киногеничная зверюга, с самого начала истории важнейшего из искусств выступавшая полноценным героем.

Для зрителя «Край» оказывается душевной и увлекательной (с финальной гонкой на окончательно взбесившихся паровозах) сказкой для всех — этаким экспортным вариантом «загадочной русской души», сделанным по канонам кино интернационального. Здесь есть немного Голливуда — скупой морали для настоящих мужчин, как в вестернах, плюс утешительное чудо в финале. Здесь щедро добавлено стилистики патентованного мастера «души на экспорт» — Эмира Кустурицы: черный юмор, общая бесшабашность и притчевый сюжет, очень похожий на «Жизнь как чудо». Правда, все это с поправкой на хмурую беспросветность: вместо балканских плясок — тяжелая от мутно-молочного самогона голова, бараки с нарами, покрытый грязью снег и общая тяжеловесность мифов огромной, замерзшей в камень земли, дикие жители которой в финале распинают на носу паровоза тотемного медведя и мчатся на последний бой. Ничего плохого во всех этих играх с народными сказками нет — по сути дела, любая страна, где снимаются фильмы, интересные и за ее пределами, именно этим и занимается.

Елена Полякова

Фото kinopoisk.ru