Поделиться
Первой постановкой Сергея Каргина в должности главного режиссера театра «Старый дом» стала «Тойбеле и ее демон», трагикомедия в двух действиях по пьесе нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера. Мужчины еврейского местечка Фрамполь в Польше облизываются на красавицу Тойбеле и приговаривают: «Висит груша, да нельзя скушать. Жена, брошенная мужем, как свеча, зажженная на Хануку: горит, а пользы никакой». Сама Тойбеле верит, что к одинокой женщине ночью может явиться похотливый демон. И он действительно приходит…
История о том, как Алхонон (Вадим Тихоненко), нищий помощник учителя, безответно влюбленный в соломенную вдовушку, в конце концов, соблазнил ее, прикинувшись самим чертом, только на первый взгляд выглядит забавной новеллой в духе «Декамерона». Больше, чем бабье суеверие – страстная вера – Тойбеле (Елена Гурина) в то, что она действительно стала избранницей злого духа, так сильна, что история обретает не анекдотический, а грандиозный, мифологический размах. Тайное сожительство женщины с мистическим существом – это действительно устойчивый мифологический сюжет; в случае с Тойбеле – слегка сниженный запахом чеснока изо рта и ледяными – с мороза – ступнями «демона» под одеялом.
«Тойбеле и ее демона» иногда причисляют к числу «проклятых» пьес, окруженных закулисными суевериями. Но причудливая и страшная история Исаака Зингера от этого не становится менее притягательной. И, как бы банально это ни звучало, близкой и современной. Кстати, сегодня то, что произошло с Тойбеле, называется, уж простите за пошлость, «виртуальным романом», – и ничего не изменилось. Во всяком случае, Тойбеле, влюбленная в иллюзию, порождение своих пугающих фантазий, отчаянно не желает возвращаться в реальность и никак не может разглядеть своего демонического любовника в нелепом бездельнике и неудачнике.
Поделиться
Декорации и свет, учитывая технические возможности «Старого дома», – действительно очень хороши: традиционные, «без наворотов», но сразу настраивающие на страшную сказку. Декорация, изображающая спальню Тойбеле, где (вот переполошится сонное местечко!) «распутничают и сношаются с сатаной», – кажется идеальной находкой. Пара серых глухих стен, сходящихся в острый угол, сближающихся, «схлопывающихся». Клаустрофобия, заключение в замкнутом, без окон, без дверей, треугольнике, знакомом изнутри до последней трещинки, – вот, пожалуй, лучший способ передать провинциальную скуку и безысходность. Для местных жителей нечисть, которая может похитить младенца или сглазить невесту, – такая же реальность, как бакалейная лавочка Тойбеле. А вот событий чудесных, из ряда вон выходящих, в этой глуши, разумеется, не дождешься.
Поделиться
Лично мне – субъективно и капризно – ужасно хотелось атмосферы и колорита маленького еврейского местечка. Впрочем, все вышеизложенное – и нижеизложенное – всего лишь субъективные и капризные зрительские заметки, не претендующие на серьезную рецензию. Итак, атмосфера… Ведь недостаточно просто нахлобучить на актера черную шляпу, чтобы он вдруг разом стал ортодоксальным евреем? Недостаточно включить фоном музыку Бреговича, чтобы сразу перенестись в деревню-глушь…
Этнического колорита не получилось, – хочется верить, что и не задумывалось. Если исчезла привязка к конкретному месту, – значит, трагедия Тойбеле переносится в категорию вечности? И то, как в постановке «Старого дома» передан «вечный» аспект, несколько разочаровывает. Небо с мерцающими звездами, в которое в моменты страсти превращается тесная домашняя тюрьма Тойбеле, – красиво!
Поделиться
Но, для современного зрителя – и для заявленных в интервью режиссером намерений рассказать языком зингеровской мистики об отношениях современных мужчин и женщин, – чересчур красиво и пафосно. Как и танцевально-вычурные позы, которые принимают демон и Тойбеле в развевающейся ночной рубашке, – есть риск, что зрителю они напомнят что-то из фигурного катания. Как и слегка утрированная игра актеров. В исполнении Елены Гуриной Тойбеле – женщина на грани нервного срыва, на крике, почти на истерике (намеренно или нет, но так на передний план неизбежно выходит проблема сексуальности, подавленной религиозностью и консервативностью нравов глухой провинции). Таким же – на пафосе, на размашистом жесте, на сильных эмоциях – оказывается весь спектакль. Без полутонов, без оттенков, почти без иронии.
Поделиться
Чрезмерная театральность, с которой передается воображаемый мистический мир, единственное бессмертие, которое могут разделить несчастный «шлимазл» Алхонон и его Тойбеле, как ни странно, умаляет вневременную точность, глубину и масштаб «Тойбеле», превращая ее в красивую – даже слегка сусальную – иллюстрацию к волшебной сказке.
Елена Полякова, специально для НГС.РЕЛАКС
Фото Евгении Брыковой
