«Как-то она прятала перепившего ученика в шкафу»: журналист — о звонке любимому учителю

А вы давно говорили со своими учителями? Журналист 74.RU Артем Краснов раздобыл номер телефона любимого классного руководителя, собрался с духом и позвонил. Приводим его рассказ от первого лица.

Я окончил физико-математический лицей № 31 Челябинска и о тяготах тех семи лет как-то писал отдельный пост. На самом деле последние два года получились куда лучше первых пяти: во-первых, я уже адаптировался, во-вторых, сменился состав учителей и нашим классным руководителем стала преподаватель математики и геометрии Галина Викторовна Галямина. Интересно, что 1 сентября ровно тридцать лет со дня нашего знакомства в этом статусе.

Лицей № 31 исповедовал олимпийский подход к обучению, где единственная достойная цель — быть лучшим. Ты не должен быть хорошим парнем, ты должен уметь ломать хребты. Если ты по каким-то причинам не лучший, а плюсом у тебя врожденные проблемы с самооценкой, ты рискуешь попасть в штопор, из которого сложно выскочить. Какое-то время я провел в таком штопоре, потом удалось сдать экзамены и просочиться в десятый класс, но пришел я туда с синдромом самозванца и на многое не претендовал. И тут появилась Галина Викторовна.

Я хорошо помню переломный момент. Вероятно, это был сентябрь 1994 года. Первая контрольная, к которой прилагалось какое-то дополнительное задание. И я, сделав основную часть, самодовольно откинулся на парте, потому что все эти дополнительные задачки меня не возбуждали. Я на многое не претендовал. Галина Викторовна наклонила голову и сказала:

— Краснов, ну если ты хочешь пятерку за четверть, тебе надо решать всё.

— А что, есть шанс? — насторожился я.

— Конечно, — фыркнула она. — А почему нет?

Интонация, с которой она это фыркнула, вдруг открыла передо мной бездны уверенности в себе. В 31-й школе кто-то вдруг посмотрел на меня чуть ли не как на равного. Меня словно освободили от груза прошлого, от всей дурной репутации, которую я сначала нарабатывал годами, а потом пытался развеять. Мне давали новый шанс. У меня прям в зобу дыханье сперло. Уж не помню, преуспел ли я в решении дополнительных задач, но тот день изменил мою психологию.

А потом стало ясно, что Галина Викторовна вообще мастер таких штук. Как у любого мастера, всё это получалось подсознательно, но она умела добиться от тебя результатов, ни к чему не принуждая. Это какой-то либерализм в квадрате, который даже не выглядит либерально: она вроде и не сюсюкала, просто оставляла тебе право быть собой и идти своим путем. Она смотрела на нас с интересом. Всё складывалось легко. Как-то я узнал, что во время выпускного Галина Викторовна прятала одного чересчур перепившего ученика в шкафу класса, чтобы его не поймал директор Попов и не лишил аттестата. Кто-то скажет, что учитель так не должен. А я думаю, что умение понять ученика и его мелкие слабости — это большой талант, да и ученик от этого, протрезвев, становится более понимающим.

Вот в школах олимпийского резерва считается, что, если человека постоянно унижать и прессовать, в нём проснется спортивная злость и он покажет лучшее. Может быть. Но это не со всеми работает. Во мне просыпалось лишь желание послать всех куда-нибудь и не делать вообще ничего. Галина Викторовна же умудрялась, с одной стороны, пробудить в нас тот самый азарт, но при этом сохранить и приумножить наше достоинство. С ней мне удавалось быть лучшей версией себя. Вообще человек, который не чувствует себя загнанным в угол и униженным, обычно и спокойнее, и добрее, и IQ у него выше. Многие, стремясь улучшить нас, давят на наши слабости и делают еще слабее или злее. А Галина Викторовна умела найти и показать силу внутри нас, и нам оставалось только оседлать приливную волну.

Пусть не сложится впечатление, что Галина Викторовна обладала лишь мотивационными талантами. Мне сразу понравился ее стиль преподавания, потому что он был простым. Она не создавала из математики культа, который доступен лишь избранным. Она сбивала этот пафос и делала ступеньки восхождения не слишком высокими, но и не слишком низкими. Благодаря ей я особенно полюбил геометрию, и не только как одну из разновидностей математических наук, но и как набор интересных идей. Меня забавляло, как геометрия формулирует свои аксиомы. Допустим, все геометрические фигуры можно описать через фигуры младших порядков: условно, треугольник — это три отрезка, отрезок — это фрагмент прямой, ограниченный точками. А вот что такое точка и прямая? Их тоже можно определить, но тогда потребовались бы новые категории (длина, ширина и т. п.), и так до бесконечности. Поэтому геометрия просто считает, что точка и прямая — это то, что всем и так понятно. Гениально. Прямо как добро и любовь: они тоже должны быть всем понятны.

Вот так мы и жили два года. Небольшой срок, но он сильно изменил меня, и запаса хватило надолго. И все эти годы я думал об этом, но почему-то простая мысль найти Галину Викторовну не приходила в голову. Первые лет десять вообще казалось, что всё было вчера, потом стало казаться, что всё было в прошлой жизни. И тут одноклассница Маша раздобыла мне ее телефон.

Я позвонил и был ужасно рад слышать ее ясный, неизменившийся голос. Я был рад узнать, что она до сих пор готовит детей к ОГЭ и ЕГЭ. Она меня помнила, хотя преподает с начала 70-х — с ума сойти, сколько у нее таких, как я. Она очень удивилась, когда я рассказал ей о своем отношении. Она сказала:

— Так ты вроде никаких проблем не доставлял. У вас, по-моему, весь класс был прекрасным.

В этом, наверное, и есть секрет: с некоторыми людьми хочешь не хочешь, а становишься прекрасным. И, почему так получается, черт его знает. Может быть, какая-то химия. А может, геометрия.

А в качестве постскриптума вспомню еще замечательного Эрнеста Ивановича Кузнецова — преподавателя истории. Еще один человек, который умел открыть в тебе способность думать, иметь свое мнение и быть терпимым к мнениям других.