Степан Солженицын: «Жить летом без горячей воды — унизительно»

В ноябре 2018 года в СГК на место Михаила Кузнецова пришёл новый генеральный директор — Степан Солженицын, сын писателя Александра Солженицына. Журналист НГС поговорила с ним и узнала, какие причины перехода на бурый уголь, кроме его дешевизны, он может назвать, на сколько процентов компания предлагает повысить тарифы, сколько десятков лет уйдёт на то, чтобы заменить всю систему теплосетей, почему компания предлагает новосибирцам залезть в инфраструктурную ипотеку и почему он считает Новосибирск прототипом для других городов России.

«Это непросто лечится»

— Этим летом СГК запланировала масштабную реконструкцию теплосетей в Новосибирске. Расскажите о её объемах? Сколько она требует вложений?

— В первую очередь ремонтируем там, где порывы. Это система реагирования. Конечно, надо переходить к системе плановой замены — предвосхищать порывы. В этом году в списке приоритетных участков замены у нас есть трубы 1964 года, 1965-го, но хуже, когда рвутся трубы 1996 года. Мы делаем всё что можем. Мы изыскали резервы у себя внутри компании и эти деньги на ремонт направили — на 50% повысили бюджет на ремонт: с 479 миллионов рублей в 2018 году до 721 миллиона. Но всё равно это капля в море в масштабах Новосибирска.

В 2019 году планируется ремонт 27 километров теплосетей: из них 22 — текущего ремонта, капитального — 5. Эти 5, где происходит замена, — самые ценные. Когда есть порыв и мы его закрыли, то в этом смысле тоже происходит замена, но в менее благоприятных условиях, и нет гарантии, что замена, сделанная во время аварийного ремонта, — это надолго. В этом смысле качество тех 5 километров во многом лучше, чем качество этих 22.

В Новосибирске порывы сети случаются в три раза чаще, чем в Кемерово и Красноярске.

В целом если вести правильную программу плановой замены, то надеемся, что Новосибирск через какое-то время по надёжности уже будет не уступать этим городам, а может, даже будет лучше. Но для этого нужны годы.

— Насколько дольше обычного времени будут отключения горячей воды этим летом?

— Я не готов сейчас обещать какую-то длительность, но я знаю, что это неудобно — жить летом без горячей воды. И даже, я бы сказал, унизительно. К сожалению, приоритет надёжности ещё важнее. Это безусловный дискомфорт, когда нет горячей воды, но риски зимой, если разморозилась тепловая магистраль, несравненно выше. Наша первостепенная задача — не допускать техногенной катастрофы. Поэтому не могу сказать точные сроки, но приоритет, который я ставлю, такой: чтобы время, когда люди находятся без горячей воды, мы использовали с максимальной пользой, быстро и эффективно. Каждый день, каждый час, каждая минута — для работы.

— Вы сказали, что жить без горячей воды — унизительно. Многие наши читатели в такие периоды, когда люди вынуждены нагревать воду кипятильником в ведре или с помощью чайника, вообще задаются вопросом, как такое возможно в XXI веке. На ваш взгляд, когда можно будет решить эту проблему — когда будут заменены все трубы в городе или когда будет придуман какой-то другой метод ремонта, без отключения горячей воды?

— Комбинация двух этих вещей. Понятно, что если бы можно было эффективно диагностировать систему и точно знать, где будут все проблемы, без того, чтобы отключать горячую воду, конечно, мы бы так и делали. Поэтому названные вами два направления. Почему Хельсинки не знает этих проблем? Потому что давно всё поменяли, а ещё и дома почти все новые. Есть множество вариантов обойти эту проблему, но это деньги.

Наша задача здесь и сейчас — уменьшить количество порывов. Пока, как вы видите, их много. И работать над альтернативными методами диагностики. Некоторые методы здесь (на стенде СГК, работавшем во время форума «Городские технологии». — Прим. ред.) описаны: например, акустические, но они ещё не достигли такого уровня диагностики, чтобы мы точно знали, где нас ждёт следующий порыв. К сожалению, под землёй в агрессивной среде, когда, например, нет ливневой канализации, трубы лежат в мокром грунте. Это непросто лечится. В далёкой перспективе могу себе представить, что отключения горячей воды ограничатся тремя днями, выходными. Мечтал бы так. Но в состоянии, когда столько много повреждений и отключений зимой, временные неудобства летом являются вынужденными.

— В презентации СГК, показанной на форуме «Городские технологии», говорится, что на полный ремонт теплосетей необходимо около 43 миллиардов рублей. Компания готова вложить 16,7 миллиарда. Планируется ли финансовое участие власти?

— То, что предлагает наша компания, — это способ не привлекать бюджетные средства. В этом весь смысл. Нам был дан достаточно чёткий посыл, что на эту проблему бюджет свои деньги тратить не будет. Наоборот, мы платим деньги в бюджет за арендуемые тепловые сети.

Нужно делать то, что по карману. Наша задача — предложить какой-то вариант, где можно сопоставить инвестиции с тем, что реально возможно, и с тем, что в конце концов будет по карману потребителю. Рождается такой сценарий, где все эти ремонты плюс инвестиции увеличиваются раза в четыре.

Решение-то, какой выбрать вариант, не наше: мы будем и в одном сценарии жить, и в другом. Один называется «Частичный ремонт», другой называется «Ремонты и обновление» — реальное обновление системы. Один возможен при том регулировании, которое мы имеем сейчас — краткосрочном; контроль ведётся, скорее, через затраты. А есть система долгосрочная, где контроль тоже ведётся, но, скажем так, в километрах обновления, в физическом выполнении мероприятий. А уровень цены определяется по долгосрочной программе.

Это как ипотека. Получаешь квартиру сразу, а платишь постепенно. Инфраструктурная ипотека.

«Не собираемся ни требовать, ни пугать никого»

— За зиму 2018 года новосибирцы и так заплатили гораздо больше: из-за повышения тарифов и из-за того, что зима была «холоднее и продолжительнее», как объяснили в компании. Получается, по вашему сценарию рост продолжится?

— Я показывал, сколько мы можем заменить тепловых сетей за два года. Можете примерно прикинуть, что при нынешней системе примерно 70 лет может уйти на то, чтобы заменить всю систему. А вы считаете, что 70 лет — это нормально для сетей, у которых срок службы 25–30 лет? Арифметика вроде бы не бьётся. Наша задача — оценить, сколько можно будет потратить и вложить в систему в текущем состоянии и, по сути, показать меню возможностей. Здесь два сценария, но можно нарисовать посередине ещё несколько вариантов.

Наша рекомендация с точки зрения разумного баланса надёжности и тарифов такая: давайте за 6 лет вложим эти 16 миллиардов рублей. Эти вложения должны быть окупаемы. В случае слева тарифы растут по инфляции, а справа — на 3% в год выше инфляции. Эти 3% позволяют очень сильно развернуть ситуацию.

Конечно, мы рекомендуем заняться этой проблемой не за 70 лет, а какими-то более быстрыми темпами проводить эту работу. Но это не наше решение. Рекомендовать и убеждать, что это надо делать, мы будем, но не собираемся ни требовать, ни настаивать, ни пугать никого.

Например, в Красноярске тариф с НДС выше примерно на 400 рублей, процентов на 30 больше по сравнению с Новосибирском.

Но на эти проценты красноярцы покупают себе в шесть раз больше инвестиций в тепловые сети. Мы не обещаем, что если начать больше инвестировать, то сразу станет лучше. Лучше станет, но со временем. В любом случае, мы не будем предлагать какие-то заоблачные величины. Все помнят историю с 15% роста тарифа. Здесь же речь идёт о разнице в 3%.

— Если в среднем инфляция будет 4%, то можно сказать, что речь идёт о повышении тарифов на 7% в год. Новосибирцы не только не хотят резкого повышения, но и платить ещё больше не хотят. Получается, что вы предлагаете поднять тарифы, просто не так резко?

— Нет, мы готовы работать и в варианте без увеличения инвестиций и с ростом тарифа в пределах инфляции. Повторюсь: выбор о том, сколько инвестировать, — не за нами, а за новосибирцами. Наша же задача — максимально разумно и прозрачно сделать вложения, а также обеспечить, чтобы не было никаких резких повышений тарифа. Мы очень трепетно относимся к тому, что новосибирцы не хотят резкого повышения тарифов. В конце концов новосибирцам решать, по какому сценарию пойти.

— По вашему мнению, получится ли договориться с властью о таком долгосрочном регулировании, и если да, то когда?

— Не могу и не буду называть какие-то сроки. Наша задача — чтобы в любой момент, когда власть заявит, что пора переходить на долгосрочное регулирование, сказать, что у нас есть чёткий план и мы готовы его выполнять. При этом очень важно, чтобы план был понятным, прозрачным, чтобы мы могли объяснить людям, почему мы проводим работы именно здесь, а не в других местах. Принять решение — в компетенции главы муниципалитета.

«На такое Россия сегодня не готова»

— Какова доля бурого угля в общей массе топлива, которая сжигается на ТЭЦ Новосибирска?

— Если смотреть в мегаваттах, то на ТЭЦ-2 каменноугольных мощностей — 345, на ТЭЦ-4 — 384. На ТЭЦ-3 буроугольных — 500, на ТЭЦ-5 — 1200. То есть больше буроугольных. Бурый уголь менее зольный, поэтому выбросы в атмосферу от ТЭЦ-5 после перехода на бурый уголь снизились существенно. Если иметь какие-то нарекания, то только «Почему мы не можем перевести и другие станции на бурый уголь?». Ну вот не можем. Потому что технологически ТЭЦ-2 и ТЭЦ-4 жечь такой уголь не смогут по ряду причин.

В дальнейшем увеличение доли бурого угля не планируется,

потому что технически это возможно только при крупных проектах модернизации ТЭЦ, предполагающей строительство новых котлов. Сейчас мы работаем стабильно на том топливе, на котором работаем. ТЭЦ-5 — это особый случай, потому что котёл был разработан не под каменный уголь даже, а под так называемое водоэмульсионное топливо, по сути водоугольное, то есть уголь должен был приходить в смеси с водой по трубопроводу из Кузбасса. Но система при запуске не сработала. А вот способность котлов жечь практически любой вид угля осталась. Поэтому котлы способны жечь и бурый уголь тоже, а он имеет свои преимущества как по экономике, так и по экологии.

— Если бурый уголь, как вы утверждаете, безопасен и даже более экологичный, чем каменный, то в чём, на ваш взгляд, причина недовольства жителей Новосибирска и Красноярска, где постоянно проходят акции протеста, а власти время от времени вводят «режим чёрного неба»?

— Экология и состояние воздуха в городах — это тема абсолютно реальная. Люди задают вопросы, потому что качество оставляет желать лучшего. Но стоит иметь ввиду, что с чистотой воздуха и его загрязнением проблемы стоят с тех пор, как появились города. А сейчас мы вошли в эпоху, когда эти проблемы стали обсуждаться. Мы волнуемся про наш транспорт, про выбросы — промышленные, связанные с энергетикой, из частных домов. Всё это комплексная проблема, требующая комплексных решений.

Красноярск, который вы упоминаете, находится в числе 12 городов России, где эта проблема наиболее острая. Он входит в федеральную программу улучшения качества атмосферного воздуха, в которой мы участвуем: я на Красноярском экономическом форуме подписал соответствующее соглашение. Мы убираем на красноярской ТЭЦ-1 старые трубы и строим одну новую, более высокую. Предлагаем вывести малоэффективные старые котлы, а на оставшиеся планируем установить современные электрофильтры. Я хотел бы, чтобы и в Новосибирске были такие проекты.

— В прошлом году общественники Новосибирска проводили экспертизу вашего угля в независимых лабораториях, работу которых, однако, оплачивала СГК. Существуют ли независимые исследования вашего бурого угля, проведённые не вашими специалистами и не на деньги вашей компании? Были ли они когда-либо и где-либо опубликованы? Редакции найти подобные исследования не удалось.

— Ваш вопрос звучит следующим образом: «Вы кого-то там проплатили». Нет, есть договор, где мы даём деньги на то, чтобы мониторинг шёл, но ничего дальше мы с этим не делаем. Общественники инициировали это исследование, но не нашли денег. Они нашли лабораторию, а мы оплатили, потому что других желающих платить за исследование не было.

— Вы же сами подтвердили, что деньги дали, но независимой лаборатории, которую выбрали общественники. Я об этом и говорю. То есть пока таких исследований нет и они могут появиться, если найдутся желающие их оплатить?

— Да, в частности ваше коммерчески преуспевающее издание может это сделать.

— Как вы можете прокомментировать отказ от бурого угля ряда стран Европы?

— Не только от бурого угля.

— Да, и в целом от угля они тоже отказываются.

— Могу прокомментировать так: каждая страна идёт по тому пути, по которому хочет, с разными приоритетами выстраивает национальный энергобаланс, Например, Европа особенно вкладывается в возобновляемые источники, перестраивает свою электрическую систему под них, чтобы она была способна использовать для производства электроэнергии огромное количество ветра, когда он дует, и, наоборот, восполнять традиционными источниками, теми же угольными ТЭЦ, когда он не дует. Всё это очень дорого обходится.

В России немного другая специфика. Там, где постоянно дует ветер, нет населённых пунктов, например на арктическом побережье. Наоборот, отопление городов у нас неразрывно связано с теплоэлектроцентралями, с тем, что мы на ТЭЦ используем высокоэффективный и высокоэкологичный метод — комбинированный выработки электрической и тепловой энергии. Этим мы обязаны советским энергетикам. По очень многим причинам экономические реалии такие, что нам логичнее и выгоднее работать с той технологией, которая в конце концов даст нам электроэнергию и тепло по минимальной цене. Если бы мы шли на более дорогие решения, то соответствующие были бы последствия в тарифах и ценах. Это не устроило бы общество. Европа, например Германия, может себе позволить иметь дорогую энергетику. Мы — пока нет.

— То есть они отказываются из-за неэкологичности, а мы просто не можем себе этого позволить?

— Нет, они отказываются не из-за неэкологичности. Они отказываются из-за того, что хотят для себя безуглеродное будущее. Дело не в загрязнении. Они хотят сократить выбросы не загрязняющих веществ, а парниковых газов. И за это готовы заплатить очень дорого. А Россия не планирует отказ от углеродной экономики, от широкого использования угля, нефти и газа. У нас есть низкоуглеродные источники — атомная энергетика, гидроэнергетика, строятся возобновляемые источники, но нет движения всецело отказаться от нефти, угля и газа — на такое Россия сегодня не готова.

Новосибирск — «прототип города для всей России»

— После покупки «СИБЭКО» СГК начала сокращать расходы в компании. Расскажите, какие именно и на сколько?

— У нас постоянно стоит задача повышать эффективность расходования наших средств. Понятно, что в таких случаях первое, на что ты смотришь, — это дублирование функций, сокращение параллельных служб. Нужно какое-то решение: либо эти люди занимаются другими задачами, либо, если на этот момент новых задач нет, идёт сокращение. Повышение эффективности и сокращение затрат — это не то же самое, потому что если сперва найти, что есть какой-то резерв или потенциал для сокращения затрат, то необязательно его сокращать, его можно перенаправлять. Например, успеть сделать больше работ, потратив на это меньше рублей.

Мы всегда будем иметь цель повышения эффективности, иногда будем просто сокращать затраты, но всегда взвешивая на чаше весов затраты, надёжность, качество, экологию. Если сокращение затрат наносит ущерб качеству или безопасности, то мы не будем ничего сокращать. Так что на ремонт, наверное, нет, а вот затраты на такой стенд — да (мультимедийный стенд СГК в «Экспоцентре» на форуме «Городские технологии». — Прим. ред.). Называть цену не буду, но выглядит так, что, наверное, один раз можно [было сделать такой], но больше — нет.

— Покупку внедорожников в прошлом году СГК объяснила необходимостью ездить по золоотвалам. Для этого действительно необходимы джипы-иномарки?

— Я недавно ездил на уазике как раз на золоотвал. Мы и на них ездим.

— После покупки «СИБЭКО» появилась информация, что уволенным топ-менеджерам были выплачены золотые парашюты. Правда ли это? Был ли выплачен золотой парашют Михаилу Кузнецову, должность которого теперь занимаете вы?

— Ничего не знаю. Абсолютно не могу ответить вам на вопрос. Я как генеральный директор работаю на уровне моих подчинённых, а не моих предшественников.

— Какие планы у СГК на купленный завод «Элсиб»? За счёт каких средств была эта сделка, если ранее ваша компания заявляла, что текущей прибыли от продажи тепла населению не хватает даже на полноценный ремонт теплотрасс?

— Мы хотим, чтобы «Элсиб» развивался, работал не только на наши заказы, но и на международные. Это совершенно другого рода предприятие — высокотехнологичное машиностроительное. Мы относимся к нему как к особо важному достоянию и активу, который должен развиваться. Он важен не только для Новосибирска, но и для всей Российской Федерации. «Элсиб» живёт за счёт средств своей производственной деятельности, его продукция продается достаточно хорошо. Инвестирование идёт, конечно, но ни в коем случае не за счёт тарифной выручки, это отдельное предприятие.

— В одном интервью вы говорили, что ваше первое впечатление о России в 18 лет — это треснувший асфальт у Шереметьево-2. Какие первые впечатления о Новосибирске?

— Моя первая встреча с Новосибирском была в Академгородке, лет 10 назад. Я тогда выступал перед студентами. Меня поразило Обское море, его размеры, ОбьГЭС. Академгородок — это живое место. По-настоящему знакомиться с Новосибирском я начал в последние месяцы. Считаю, что это даже в каком-то смысле прототип города для всей России, не патриархальный город — это общественный город. Город предпринимателей, город строителей, город, в котором нет одной доминирующей отрасли. Куда более многогранный, чем многие города нашей Родины.

— В своих интервью вы рассказывали, что в пять лет вам сказали, что отец — великий писатель. Вы считали, что это преувеличение. А потом осознали и поняли, что это литература, до которой нужно дорасти. Когда почувствовали, что доросли?

— Ещё не дорос (шучу). Если серьёзно, то на самом деле можно сказать, что не дорос, потому что, когда перечитываешь, воспринимаешь по-новому. Я бы не называл возраст. Отец описывал настолько важные вещи, куда важнее того, о чём мы с вами здесь говорим, — что пусть читают. Как только готов, пусть читает.

— Вы рассказывали о том, как работал отец: разрабатывал систему, базу данных, как сказали бы сейчас. Есть ли у вас общее в подходе к работе?

— Если бы я в детстве знал и реально оценивал, насколько хорошо организована его система, я бы обязательно взял очень многое. Это не только чёткость системы, но и чёткость мысли: смотрю сейчас его интервью — конечно, я поражён абсолютным отсутствием слов-паразитов и чёткостью мысли. Он не так, как я, сумбурно с одной темы на другую переходит, а очень ясно и просто излагает свои мысли. Я бы сказал, что я от него перенял такой подход — и жить, и работать надо по совести, любить свою работу, увлекаться ею. Никогда он словами не говорил этого, он просто таким образом жил.