«Пытаются руки медведю в пасть затолкать»

Алла Петровна, 66 лет, больше 10 лет работает в краеведческом музее на Красном проспекте:

«Вы знаете, мы переходим из зала в зал, чтобы работу знать. Неделю — в одном, неделю — в другом. Один зал ласково работает, другой немножко пожёстче. Что это значит? Просто каждый посвящён своему времени. Где освоение Сибири Ермаком, там посетители ходят, улыбаются. А заходят в военный зал — улыбка пропадает. Даже у кого телефон зазвонил, не берут трубку. Воспринимается всё пожёстче, потому что война, сами понимаете.

Публика за последние десять лет изменилась, как-то интереснее стала. А знаете почему? Компьютеры. И ещё я заметила: молодые — такие открытые, смелые, коммуникабельные, хваткие. Мне такие нравятся. Иной раз задают такие вопросы, что не можешь на них ответить. Начинаешь тогда искать экскурсоводов или научных сотрудников. А вот книги всё равно читать не любят.

Экскурсии проводят только научные сотрудники. Первый вопрос, который нам чаще всего задают, — когда здание построили, в каком году. Сразу отвечаем — в 1910-м, даже с торца табличка висит. (Смеётся.)

Присесть, конечно, можем, когда посетителей нет. А когда большой наплыв, ходим и ходим — устаю, не без этого. Но без каблучка не могу. Привыкла уже, да и с ним женщина всё-таки красивее смотрится, правда? Это хорошо, что у нас есть форма. Одну износили, а эта с 2015 года. В форме лучше, она обязывает, стимулирует человека, и посетители тогда более уважительно относятся, мне кажется. Я была во многих музеях, нигде такого не видела. Думала, уж в Москве точно форма. Но нет.

Любимый экспонат? Это, скорее, даже не экспонат. В зале истории Новониколаевска-Новосибирска есть экспозиция "Модная мастерская". Вот здесь люблю находиться.

Раньше в 4-м зале швейная машина "Зингер" стояла и сапог. Это было всё. И крутили, и вертели этот сапог как только можно. Сейчас трогать можно пушку в военном зале. Вот её не надо закрывать. Сама я к "запрещённым" экспонатам не прикасалась. Нельзя так нельзя, но хотелось, конечно. (Смеётся.)

Иностранцы у нас часто. И таиландцы, китайцы, японцы. До ремонта шведы шли хорошо. Французы смотрят взахлёб. А китайцы — глазки пошире и фотоаппарат, всегда с такой шикарной аппаратурой идут.

Я была во многих музеях. В Москве, Питере, Самаре, Уфе, Киеве. Севастополь — это всё. Там я уже была после присоединения, в 2014 году. Маленечко там разруха, конечно, но музей хороший.

Дачей практически не занимаюсь, летом стараюсь всё же уехать — то на море, то к сестре, в Москву, в Питер. В этом году в Тбилиси ездила.

Смотрители у нас почти все пенсионеры. До пенсии я работала на заводе старшим мастером. Когда сюда устраивалась, знаний не требовалось. Я сказала, что всегда любила историю и уважала. Они: "Вы нам подходите". А потом у меня возник ещё больший интерес. Не зря говорят, что человек живёт и всю жизнь учится. Мы получаем здесь, можно сказать, второе образование. История вдохновляет, это интересно».

Татьяна Петровна, второй год работает в Музее природы на Вокзальной магистрали:

«Самое сложное сначала было — общение с людьми. Приходят разные совершенно. Как-то был мужчина с дочерью, у них разговор начался на высоких тонах. Когда я сделала замечание, тут такое началось. Смотрю, у него зрачки расширенные, видимо, была причина неадекватности. Побежал к нашей охране, меня начал фотографировать, говорил, что я ему мешаю. Четыре раза спросил, как меня зовут. В результате говорит своему ребёнку: "Доченька, что хочешь здесь, то и делай". (Пожимает плечами.)

Интересно наблюдать за родителями. Одни объясняют что-то детям, те внимательно слушают. А иногда ребёнок дергает: мама, это что, это что. А мама в телефоне.

Честно говоря, не люблю, когда приходят группы. Но находиться в игровой, когда там маленькие дети с родителями, это другое, даже как-то подпитываешься энергетически.

У нас есть медведь, бедный-несчастный, Сан Саныч его зовут. Пытаются все его схватить, погладить, залезть на него. Было такое, что ребёнка вытаскивала из-под медведя. Ладно дети пытаются залезть ему в пасть, но ведь и взрослые. Ладно мужчины, но ведь и женщины пытаются туда руки затолкать.

Мамонтёнок у нас Петя. Носорог — Серёжа. Я спрашивала у наших "научников", почему их так зовут, — никто не знает.

Когда народ есть, работа не утомляет и время проходит быстро. А когда нет — конечно, напрягает, не знаешь, чем заняться.

Конечно, за полтора года я много здесь изучила. Рассказывают, конечно, экскурсоводы, но на какие-то вопросы мы можем ответить. Например, если спросят про медведя — настоящая шкура или нет, я отвечаю, что она из шкур четырёх медведей, покрашена в чёрный цвет.

Мой любимый зал — где камни. Они так завораживают. Появилось желание что-то читать, дополнительно узнавать. Камни как картины, а это всё природа.

Ладно мамы с детьми, но меня так удивляло сначала, что приходят молодые люди от 18 до 25 примерно. Так внимательно смотрят. Вчера девушка ходила час и двадцать минут. Ещё удивляюсь, сколько 5–6-летки знают о динозаврах.

Зарплата? Да не секрет, 8300. Утро у нас начинается с того, что мы принимаем залы. В нашу обязанность входит протирать стёкла — иначе через пару дней здесь экспонатов не видно будет. А вечером сдаём — научный сотрудник залы у нас принимает, охрана. Так вот и день проходит. Меняем залы, чтобы картинка постоянно менялась. День здесь, день здесь, день там. Если всё время в одном зале, мне кажется, с ума сойти можно».

Наталья Валентиновна, 67 лет, 12 лет работает в художественном музее:

«За последние десять лет, мне кажется, больше стало народу ходить. То ли все стали больше отдыхать, то ли интересоваться. В Ночь Музеев иногда приходят люди, которые совсем ни разу в музее не были и не знают, как себя вести, не понимают, куда они попали.

Однажды услышала на полном серьёзе: "Мы у вас вчера были, а всё ещё те же картины висят".

Я вообще по профессии бухгалтер. У бухгалтера-то работы много, часто приходилось и с собой когда-то работу брать. Когда сюда пришла, мне показалось, что не смогу остаться, не смогу ничего не делать. А сейчас думаю, как ничего не делать? Я же своим присутствием даже немножечко дисциплинирую. Думала, два года поработаю, а проработала ещё десять.

Тянет ли в сон? Ну это очень редко, можно по пальцам пересчитать. А так посидишь, встанешь, постоишь, пройдёшься по залам.

Мне очень нравится скульптура дожа. Очень уж красивый мужчина, из мрамора выточен. Мы его все любим, эту скульптуру.

Нам запрещено заниматься другими делами — ни читать, ни вязать. Наша задача — спокойно смотреть, постоянно быть начеку. Если обращаются — показать, рассказать, где что находится, куда пойти. Если бы разрешали? Ну разве что какой-нибудь журнальчик глянуть.

Коллегам иногда говорят: мол, что вы за мной ходите, что смотрите. Это надо меру знать. Я потихонечку прохожу как бы мимо, случайно, шторку поправить или что-то ещё. Приходится так, чтобы это было незаметно.

Когда начала работать, стала больше читать, пытаться что-то найти, узнать в интернете. Например, не знала слово ангоб. Потом вычитала, что это, оказывается, краска такая.

Недавно мужчина приехал, не помню уже, из какого города. И говорит, что в нашем музее должны быть картины художника — его родственника. Говорю — нет, по крайней мере сейчас нигде не выставлено. А сама — дай-ка загляну в интернет в телефоне. И нашла — да, оказывается, действительно такой у нас есть, картины были в хранении. Он потом снова проходил мимо, я говорю — всё узнала.

Самая сложная экспозиция для меня — западноевропейская живопись, хотя она из самых моих любимых, вместе с передвижниками. Картины там без стёкол, очень тревожно. Боишься, что заденут, зацепят сумками. Наболевший вопрос у нас — это рюкзаки. Их все носят, проблема снять с них эти рюкзаки. Мы разрешаем его в руки взять. А за спиной — нет, заденет картину.

Планы меняются. Раньше я думала, два-три года проработаю, а получилось, уже 12. И пока ещё не хочу уходить, думаю до 70 доработать. А там уже, наверное, на отдых надо. Что делать буду? У меня дача большая». (Смеётся.)

Читайте также:

Монологи трёх машинистов метро — о зарплате, вредных пассажирах и жизни по секундам.